Тамара Николаевна Пепелова ( урожденная Кузнецова)  родилась 16  мая 1938 года в деревне Нинково Дновского района Псковской области.

Начало Великой Отечественной войны я плохо помню. Станцию Дно Ленинградской железной дороги (ныне Октябрьской) немцы заняли в первые годы войны, они называли её Дновский крест. Это был один из важнейших железнодорожных узлов. Отсюда можно попасть на север,юг, запад, восток- словом ,в любую сторону света.

  Наш отец- Николай Владимирович Кузнецов- работал на железной дороге осмотрщиком-автоматчиком. Все железнодорожники были военнообязанными и имели бронь. Подпольным комитетом Дновской партийной ячейки ему было поручено держать связь с партизанами и передавать сведения о  проходивших составах с оружием, военной техникой и воинскими частями.

  До 1943 года он тайно передавал необходимые сведения партизанам. И начиная с этого года, в наш дом стали часто наведываться немцы: выгоняли нас всех ночью раздетых на улицу, искали отца. Мать твердила, что он на работе. Вероятно , отца  подозревали.

  У нас в семье было пять человек детей: старший брат Володя-13-ти лет, брак Коля-11-лет, сестра Валя -6 лет, и я 4- летняя, а младшему брату Борису исполнилось 2 года. Однажды отец должен был передать очень важные сведения партизанам о передвижении немецких частей..Пришел вечером весь мокрый, позвал маму за печь, они о чем-то тихо и взволнованно шептались,а потом мама разбудила Володю и Колю. Помогла им одеться потеплее-в валенки и фуфайки- и сказала, чтобы мы все слышали: «идите погуляйте».они взяли в руки палки и пошли.

  Увидели мы их только в 1945 году. Позднее мы узнали от отца, что он отправил их в партизанский отряд сообщить о продвижении немецкой техники и состава с немецкими солдатами в сторону Ленинграда.

  Ночью все небо горело. Немцы были в бешенстве. К нам в дом ворвались несколько автоматчиков, они громко кричали, сбросили на пол  постели, выпустили автоматную очередь по почке, открыли подпол, залезли на чердак, там тоже стреляли из автомата- всюду искали отца. А в это время он вошел с улицы в железнодорожной форме. На вопросы отец отвечал, что разбирал завалы,  и его отпустили домой. Один немец вышел и звонил в Дно, чтобы выяснить, когда отец ушел с работы. Очевидно, немцы  со станции подтвердили то, что говорил отец.

  Помню к нам прибежала папина родная сестра Дарья Владимировна. О чем она говорила с одним из немцев, никто не знает, но через какое-то время она подогнала лошадь с телегой, в ней было немного сена. Немцы прикладами выгнали нас из дома. Даже одеться не дали- мы были в нижнем белье, Сестра и я от страха накинули на головы рейтузы. Мама держала на руках маленького братишку. Все плакали.

  Не помню,  кто бросил нам в телегу перину, которая и спасла на от холода. Был ноябрь, холод стоял ужасный. Отца тоже бросили в телегу, связанного и избитого. Как только телега отъехала от дома немцы подожгли его.  В притихшей деревне никого не было видно. Полицай погнал лошадь, немец с автоматом сел на телегу, за нами бежала тетя Даша, потом она отстала.

  Как только выехали за деревню, немцы остановились у воронки от разорвавшейся бомбы. Вбили кол в ямке. Как потом мы узнали, там было написано, что здесь расстреляна партизанская семья- поэтому в деревне все считали нас убитыми.

  А нас в телеге немцы довезли до станции Дно. Она вся горела. Мне очень хорошо запомнилось увиденное:на электрических проводах висела человеческая нога, отброшенная взрывной волной и из нее текла кровь.

  Немцы забросили нас в проходивший мимо состав с лошадьми, наставили автомат на связанного отца, мы ревели все в голос. Потом связанного отца забросили в другой вагон.

  Помню , как мы съежившись, жались к лошадям У братишки открылись понос и рвота. Пищи никакой не было, воды тоже. Ужасно хотелось есть. Мать на остановках прыгала из вагона, чтобы набрать снега и хоть как-то нас умыть. Через какое-то время отец  развязался и нашел нас. Поезд останавливался на станциях, в поле и на полустанках. Мы просили милостыню, но люди боялись, и нам ни кто ничего не давал.. Наконец нас привезли на какой-то большой вокзал, где было много русских людей. (таких же, как мы)  а в дверях и возле окон стояли немцы с автоматами.

  Утром мать с сестрой Валей как-то смогли выйти на улицу и принесли под платьем сестры большой каравай белого хлеба с тмином. Вкус этого хлеба я запомнила на всю жизнь.

  Как потом выяснилось, это был пересылочный лагерь: людей здесь сортировали и отправляли дальше- кого куда. Нас оставили тут, потому что у матери на руках было трое маленьких детей , да еще сильно избитый отец.

  Пришли латыши, стали разбирать  людей в батраки. Нас никто не хотел брать. Тогда отец сказал, что он хороший кузнец, и нас взял один хозяин латыш. Немцы выпусти нас, и мы долго добирались до хутора.

  Там нас поместили в амбар: в одной половине его хранилось сено, а в другой- стояла печь, полати и на них сено, застеленное половиками..Мы вповалку легли на половики, укрылись нашей периной и наконец-то уснули.

  Утром маму отправили батрачить:она доила коров, чистила хлев, Пришла она только вечером и принесла немного молока. Это была вся наша еда за целый день.

  Отец лежал и харкал кровью. Но , видимо, кузнец хозяину был нужен, потому что через день он прислал женщину -латышку, которая  принесла целую бутылку какой-то черной  жидкости, настоянной на меде. Отец принимал это лекарство и запивал его молоком. Через некоторое время он уже ходил, а потом батрачил ухаживал за лошадьми, подковывал их, работал в кузнице. Хозяин был им доволен.

  Ночью к хозяину приходили немцы. Он отдавал им своих здоровых лошадей, а они оставляли ему своих плохих. .Родителей мы видели только ночью. Весь день мы с сестрой выхаживали нашего младшего брата Бориса. Вскоре он стал поправляться,  начал ходить. Но все мы были очень бледные и худые, потому что хозяин запрещал нам выходить из амбара, в котором мы жили и не зря.

  Наши хозяева-латыши были тесно связаны с немцами, даже родственными узами,они свободно разговаривали по немецки. Немцы жили в лесах и ночью часто бывали у хозяина. Тогда работник-латыш приходил в амбар и говорил нам, что бы мы залезли в подпол. Там была вырыта большая яма, застеленная соломой, где мы и прятались, иначе немцы нас расстреляли  бы.

  Иногда, когда хозяина не было дома, мы с сестрой и братишкой выбирались в поле. Помню очень красивые луга, высокую зеленую траву, коров, пасущихся в поле , и латышских детей. Мы с сестрой уже начинали говорит по латышски и свободно общались со своими сверстниками- говорили, коверкая русские и латышские слова. Общение было мирным, но очень редким.

  К весне 1945 года мы все чаще оказывались запертыми в яме. Немцы уже не гуляли весело. Однажды работник-латыш закрыл нас в яму на три дня, выпускал только мать на день, чтобы она ухаживала за коровами.  К вечеру она возвращалась и приносила поесть молоко и хлеб. Потом нас выпустили в амбар и сказали, что бы мы не смели выходить на улицу, иначе нас могут расстрелять немцы, потому что они потерпели поражение. Так мы узнали что русские победили.

  Мать и отец все время украдкой плакали о своих сыновьях. Мы ничего не знали: что с ними, живы ли они?. Отец как-то рассказал хозяину о них.

  Однажды хозяин его вызвал и дал газету на латышском языке. В ней были заметки о тех, кто находится в розыске. Оказалось, что мои братья, посланные матерью и отцом, дошли до партизан, все сведения им передали. Но партизанам стало известно, что нас угнали немцы и, значит, мальчиков нельзя отправлять домой. Поэтому Володя и Коля остались в партизанском отряде, который дошел с боями до Латвии. В конце 1944 года партизанские формирования сливались с частями Советской Армии и уже с ругуялярными войсками продолжали освобождать территории от немцев.

  В том же 1944 году партизаны пристроили Володю и Колю в разные латышские семьи няньками, взяв с этих людей расписки о том,что они не будут издеваться над мальчиками и после окончания  войны отправят их в Дно. Но предварительно дадут объявление в газету, что Володя и Коля Кузнецовы ищут родителей-железнодорожников: отца- Николая Владимировича Кузнецова и мать Пелагею Алексеевну.

  После победы латыши, у которых жили мои братья, так и поступили- дали объявление в газету. Оно попалось на глаза нашему хозяину. Он позвал отца и перевел для него содержание  на клочке  бумаги. Отец обрадовался, упросил хозяина0 чтобы тот отпустил его за сыновьями. Хозяин, обеспокоенный тем,что батрака долго не будет, дал ему лошадь и телегу..Отец нашел Володю и Колю. Их хозяева  предъявили счет за проживание и прокорм двух мальчиков и не отдавали до тех пор, пока наш хозяин не рассчитался с ними.  Я помню тот день, когда отец привез Володю и Колю. Мать орала в голос и ползла на коленях к телеге, а сестра хотела угостить братьев медом, залезда в улей- просто ужас. Она бежала и кричала, как безумная: «Коля,Володя!».

  Я не сразу узнала братьев. Передо мной стояли худые мальчишки с очень взрослыми глазами.

  Так в изгнании мы узнали, что русские победили. Родители сразу же стали собираться домой  на родину. Хозяин нас не отпускал: батраки-то  дармовые. Но потом видит, что бесполезно отговаривать, запряг лошадь и ответ нас на станцию, располагавшуюся возе местечка Цесис в Латвии.

  Хозяин сказал, что в России-голод и чисто по человечески поступил с нашей семьей: дал нам мешок муки и корову. Звали её Бангой, была она ярко-красного цвета,а на лбу- белая звездочка, самая красивая в стаде. Она то нас и спасла от голода.

  В 1945 году мы приехали на станцию Дно. Вокзал был весь  разбомблен. В самом городе домов осталось немного. На холме стояла уцелевшая церковь, на её куполах светились кресты. Пешком мы прошли расстояние в 10 километров до деревни Нинково. Остановились у папиной сестры Екатерины Владимировны. Она жила с дочерью в  оставшемся от немцев окопе в саду. Её муж и сын погибли защищая родину.

  Домов в деревне уцелело очень мало: все было сожжено, и люди жили в окопах и землянках. Слух о том, что семья Кузнецовых жива, быстро разнеслась по деревне. Приходили посмотреть на нас. Ведь все думали, что вбитый кол с надписью о расстреле семьи партизан- это сообщение о нас. По какой случайности мы остались живы никто не знает.

  Родители устроили временное жилье, выкопали землянку на берегу реки Людки, настелили жерди, сколотили нары. Отец сковал печку  чугунку, на которой мы готовили еду.

  Он устроился работать на железную дорогу, на станцию Дно. Начал строить небольшой домик в Дно на улице Горной, куда мы вначале 1946 года и перебрались на постоянное место жительства.

  23 февраля то го же года появился на свет мой брат Алексей, это был шестой ребенок в семье. Мы были счастливы, что родился братик, что война позади, вся семья в сборе и все живы.

  В 1946 году я пошла в школу-в 1 класс Дновской начальной школы, но учиться мне там не пришлось, так как я говорила по русски очень плохо, коверкая русские и латышское слова. Весь класс хохотал. Маме сказали, чтобы взяли девочку из школы и подержали дома, пока не научится говорить по русски.

  Мама так и сделала. К тому же не на кого было оставить младших братьев, сама пошла работать на железную дорогу смазчицей вагонов.

  В 1950 году от рака легких умер отец- сказалось жесткое избиение его немцами.

  В 1947 году я снова поступила в школу, уже сразу в среднюю, железнодорожную №7. Окончила 10 классов в 1957 году.

  Мои старшие братья пошли работать на железную дорогу, когда одному из них исполнилось 16 лет ,а другому -17 лет. Один- учеником помощника машиниста, а другой в вагонное депо станции Дно учеником слесаря. Оба получили образование. До конца своей жизни  они работали на разных должностях на станции Дно. Умерли в 57 лет. У них остались дети, которые живут в Дно и тоже работают на железной дороге. Получили высшее образование.

  В школе я училась хорошо. Мы с сестрой помогали маме по хозяйству, ухаживали за братом, управлялись с огородом. Летом собирали в лесу ягоды, орехи и продавали их на станции пассажирам проезжающих поездов. Деньги отдавали маме, пополняя наш скромный бюджет. Сразу после войны была карточная система6 хлеб и все продукты питания, а также одежда приобретались по карточкам. Помню отмену карточек в декабре 1947 года..

  Школьные годы были голодные. Одевались дети плохо-кто что имел. Но на уроках соблюдалась строгая дисциплина, все стремились получить образование. Уроки проходили спокойно, интересно. Однако в памяти остались и смешные истории, связанные со школой- их было очень мало.

  После того как получили аттестаты, поехали с подругой поступать в Ленинградский институт на инженеров железнодорожного транспорта, на дневное отделение, но не поступили. Нам предложили учиться на вечернем отделении, но у нас была псковская прописка, а иногородних на работу в Ленинграде не принимали.

  Мы поехали по комсомольской путевке на стройку в г.Приозерск.  Строили спальный корпус интерната, школу на улице Ленина, отбельно- сушильный цех Целлюлозного завода и другие здания.

  В Приозерске я познакомилась со своим будущим мужем Валерием Пепеловым. Он тогда был студентом Технологического  института целлюлозно бумажной промышленности. После учебы он работал на Целлюлозном заводе. В 1960 году мы поженились.

  У нас была дружная семья. Воспитали двоих детей, сына и дочь. Они учились в Приозерской средней школе №4. дочь закончила школу с золотой медалью, а затем С-Петербургский университет экономики и финансов с отличием. В настоящее время работает в Инспекции по Приозерскому району Министерства налоговой службы. Сын после окончания учебного -заведения отслужил в армии, работает в ПМК-151, возглавляет различные участки работ.

  С 1960 года я работаю в сфере обслуживания. Сначала в Приозерском торге, с  1968 года по настоящее время в Приозерском потребительском обществе(ПО). Уже длительное время состою на выборной должности председателя Совета Приозерского  ПО. Возглавляю коллектив, прямое назначение которого- торговля на селе, обслуживание населения. В районе меня многие знают. Я живу 35 лет в Приозерске- тоже знаю и люблю людей.

  У меня одна внучка и двое внуков. Очень жаль что муж не увидел внуков- его не стало в 1992 году.

  Жизнь- это суровое испытание на человечность.

 Невозможно прожить её вполне благополучно, но я хочу пожелать, чтобы жизненный путь будущих поколений не был омрачен войнами, чтобы люди в третьем тысячелетии больше вдохновляли идеи согласия и примирения, а не чувства звериного  озлобления, ненависти и вражды.